Шнырова О.В.,

Ивановский государственный университет

“За свободу! За честь!» Суфражистская миссия в революционную Россию.

После начала Первой мировой войны большинство суфражистских организаций Великобритании временно отказались от борьбы за право голоса для женщин ради патриотической деятельности на благо победы. Они работали с беженцами, помогали семьям, оставшимся без кормильца, мобилизовывали женщин на трудовой фронт, организовывали госпитали, как в тылу, так и на фронте. 13 августа 1914 г. Женский социально-политический союз, представлявший наиболее радикальное, так называемое «милитантское» направление в суфражистском движении1, разослал в свои отделения циркулярное письмо, в котором объявлял об окончании действий против правительства и о переходе на патриотические позиции.

Теперь ЖСПС призывал своих сторонниц отдать все силы на служение Отечеству: "Наш долг как женщин делать все, что в наших силах, чтобы помочь нашей стране, потому что, если невозможное случится и Германия победит, женское движение... будет отброшено на полвека назад».2 Вдохновляя англичанок на патриотические действия, руководство ЖСПС обращалось к примерам проявления патриотизма у женщин других стран. В годы войны в английском обществе возрастает интерес к России, как к союзнице, от действий которой зависит исход войны. В этот период для всех патриотично настроенных суфражистских организаций Россия, где женщины проявляли чудеса самоотверженности и героизма не только в тылу, но и на фронте, становится примером. Суфражистские издания писали о том, что русские женщины, переодевшись мужчинами, отправляются добровольцами на фронт, о том, что они организуют госпитали для раненых, работают сестрами милосердия. Материалы о России и русских женщинах становятся частным явлением и на страницах “Suffragette”, основного издания ЖСПС. Однако февральская революция в России вызвала в Англии серьезную озабоченность. С одной стороны, свержение самодержавия и обретение демократических свобод было встречено с симпатией английским общественным мнением, но с другой стороны, события в России вызывали опасения, что Англия может потерять союзницу на Восточном фронте. Поэтому в мае 1917 г. Исполком лейбористской партии проголосовал за то, чтобы отправить в Россию одного из своих лидеров Артура Гендерсона для оказания моральной поддержки Временному правительству. Кроме него правительство решило отправить в Россию специальную миссию во главе с Рамсеем Макдональдом с целью убедить Временное правительство выполнить свой союзнический долг до конца. Узнав об этом, руководительница ЖСПС Эммелин Панкхерст написала Ллойд Джорджу, бывшему в то время премьер-министром, письмо с просьбой разрешить ей отправить в Россию свою делегацию, утверждая, что именно члены ее организации, а не Макдональд, выражают истинные чувства английского народа. «Мистер Рамсей Макдональд, который собирается ехать и говорить от имени английских рабочих, не имеет права этого делать. Большинство рабочих относятся к войне, так же, как и мы – а именно, они чувствуют, что после всех жертв мы должны быть лояльны и преданны до конца. Преждевременный мир может лишить русский народ плодов их революции…Мы напомним русским об их славянских братьях, все еще томящихся под чужеземным игом, об их давнем союзе с Францией, матерью демократии, хранящей им верность».3 У Эммелин Панкхерст к этому времени уже был опыт успешных зарубежных миссий: незадолго до этого она вернулась из турне по Соединенным Штатам, целью которого был сбор средств в пользу воюющей Сербии. Апеллируя к правительству Э.Панкхерст ссылалась также на свое революционное прошлое: «у нас была своя Сибирь»,4однако суфражетки5 отказались от своей политической деятельности, ради более великого дела, и поэтому она надеется убедить русских женщин последовать их примеру. Первоначально предполагалось, что в Россию отправится группа из нескольких членов ЖСПС, однако правительство согласилось предоставить только два паспорта для этой поездки. Поэтому было решено, что вместе с Эммелин Панкхерст в Россию отправится представительница ее ближайшего окружения Джесси Кенни. Как нам кажется, Джесси Кенни была выбрана в качестве компаньонки Эммелин не только потому, что она была, как и ее сестра Энни, практически членом семьи Панкхерст, но и благодаря своему происхождению. Джесси была из рабочей среды и поэтому в глазах русских работниц могла в большей степени олицетворять английский народ, нежели элегантная Эммелин, бывшая типичной представительницей среднего класса. И во время визита в Россию их функции действительно разделились, в то же время, дополняя друг друга: Эммелин представительствовала в верхах, в то время как Джесси с большим успехом выступала на собраниях работниц. Во время поездки Джесси Кенни вела подробный дневник, в настоящее время хранящийся в Женской библиотеке в Лондоне. Материалы этого дневника, наряду с публикациями в русской и английской прессе, посвященным русской миссии суфражисток и легли в основу данной статьи. Материалы печати представляют официальную версию событий, достаточно подробно отображая основные встречи и мероприятия, проходившие во время визита, воспроизводя торжественные речи Эммелин Панкхерст и ее высказывания во время многочисленных интервью, которые она давала. Если в газетных статьях звучит голос в основном Эммелин, которая, вполне естественно была для корреспондентов главной героиней их репортажей, то дневник Кенни, в котором она практически ежедневно записывала свои впечатления об увиденном, и который она хранила под матрацем в гостиницах, опасаясь, что он попадет в руки большевиков, дает представление о ее личном восприятии событий в России и людей, с которыми встречались суфражистки. В этом отношении он является прекрасным дополнением к публикациям в прессе.

После того, как было получено разрешение от правительства на отправку суфражистской миссии в Россию, «Британия» (так с 1915 г. стал называться главный печатный орган ЖСПС) развернула пропагандистскую кампанию в ее поддержку и по всей стране начинается сбор средств на ее финансирование. Многолетний опыт фандрайзинга, имеющийся у Женского социально-политического союза позволил очень быстро собрать необходимые средства. 9 июня Эммелин Панкхерст и Джесси Кенни выехали из Лондона в Абердин тем же поездом, что и Макдональд и его сопровождающие. Предполагалось, что из Абердина в Россию они поплывут на одном корабле, но в порту произошел весьма любопытный инцидент: профсоюз моряков принял решение допустить на корабль только Панкхерст с Кенни. Капитан корабля Таппер обратился к матросам с речью, в которой говорилось, что «миссис Панкхерст будет стоять до конца за дело союзников и требовать контрибуции и реституции для Бельгии, Сербии, Румынии, Польши и Франции, и при этом не забудет об интересах моряков», в то время как Макдональд является сторонником компромисса с Германией.6 В результате Макдональд со своей миссией остался на берегу, и в Россию отплыли только две суфражетки. Этот инцидент получил международный резонанс и придал дополнительный вес миссии Панкхерст, как представительницы английского народа.

Проделав достаточно опасный из-за немецких минных заграждений путь мимо берегов Норвегии и Швеции, суфражетки ранним утром 18 июня прибыли в Петроград, первое впечатление от которого Джесси поэтически отразила в своем дневнике: «Город казался погруженным в безмолвие и был странно окутан этим таинственным светом белых ночей России».7 Э.Панкхерст и Дж.Кени пробыли в России около трех месяцев: с июня по сентябрь 1917 г. Программа их визита была очень насыщенной: их принимали на самом высоком уровне. Они встречалась не только, а точнее не столько с различными женскими организациями, сколько с представителями различных политических партий, членами петроградского совета, представителями русской новой и старой элиты. Кинохроника запечатлела их прогулку по Невскому, их миссия освещалась на страницах многих русских газет. Еще до войны благодаря суфражистской деятельности Эммелин Панкхерст была достаточно известна в России, особенно среди радикально настроенной интеллигенции: деятельность Женского социального политического союза широко освещалась в журнале «Союз женщин» и других изданиях русских женских организаций, на русский язык были переведены мемуары Э.Панкхерст «Моя жизнь. Записки суфражистки» и наиболее скандальный памфлет ее дочери Кристабель «Страшный бич» (на одной из встреч Э. Панкхкерст была подарена ее книга, переведенная на русский язык). Как бескомпромиссная поборница равноправия женщин, имевшая репутацию революционерки и связанная с рабочим движением, она вызывала симпатию у левых; как представительница среднего класса, патриотка, отказавшаяся от своих убеждений во имя защиты интересов Родины, она импонировала представителям буржуазных партий и аристократии. Поэтому она была желанным гостем для всех, кроме большевиков, на которых она обрушилась с острой критикой за их призывы выхода России из войны. И ту, и другую ипостась своей деятельности Эммелин Панкхерст обозначила в первом же интервью, которое она дала корреспонденту газеты «Новое время»: «Я придерживаюсь таких высоких идей интернационализма, которые высказывались Мадзини и Бакуниным. Из теории всемирного братства германский социализм вывел свои грубые доктрины о классовой борьбе. Я всегда была возмущена исключительно материальным характером социализма Маркса. Я с самого начала своей общественной карьеры находилась вместе с мужем в рядах социализма, но я скоро поняла, насколько узки интересы, которые меня поглощали, и всецело посвятила себя женскому движению. Я предполагаю, что в качестве революционерки, шестнадцать раз побывавшей в тюрьме, я достойна симпатии людей, совершивших государственный переворот в России…Но когда началась война, я сочла своим долгом работать на пользу Родины».8 Такого рода высказывания импонировали тем, кто был рад свержению самодержавия и созданию демократического режима, но видел нестабильность ситуации и опасался нового переворота. Достаточно быстро Эммелин Панкхерст приобрела популярность и пресса восторженно описывала ее образ: «Миссис Панкхерст, известная революционерка, ведет революционную борьбу и пропагандирует «прямые действия». Поэтому некоторые недоумевают, осталось ли что-либо женское в этой женщине-воительнице со славным революционным прошлым, перенесшей тюремное заключение и политические преследования. Но она осталась женщиной. Это придает ее личности мягкость и романтичность…Она горячий патриот в самом лучшем смысле этого слова. Она не шовинистическая валькирия, не ограниченная воительница, толкующая только о внутренних и внешних врагах…Она новая женщина. Есть ли похожие на нее в России? …Эта великая идеалистка, которая знает, как выносить голодовку в тюрьме, очень добра в личном общении».9

Самих приезжих суфражеток больше всего интересовала деятельность двух женских батальонов, организованных Бочкаревой. Как уже отмечалось выше, образы воюющих на фронте русских женщин произвели большое впечатление на английских суфражисток, а создание отдельных женских подразделений в действующей армии вызвало большой интерес у союзников, хотя они и не спешили последовать примеру России. Но для суфражисток, теперь отстаивающих право внести свой вклад в победу над врагом наравне с мужчинами, пример русских женщин-воинов был особенно значим. Поэтому их пребывание в Петрограде началось со знакомства с Бочкаревой, и впоследствии и Панкхерст и Кенни много внимания и времени уделяли Женскому батальону, подробно знакомясь с его деятельностью и посещая все его мероприятия: они были в его казармах, выступали на концерте, посвященному сбору средств в его пользу, присутствовали на освящении знамен батальона, при его проводах на фронт. Джесси Кени написала биографический очерк о Бочкаревой, который был опубликован в «Британии» 27 июля 1917 г. Следует отметить, что обе суфражистки регулярно составляли отчеты о своем пребывании в России, которые они при первой же возможности переправляли в Англию, и там эти материалы сразу же появлялись на страницах «Британии». На Джесси Кенни большое впечатление произвела церемония освящения знамен батальона, состоявшаяся 13 июля у Исаакиевского собора, которую она красочно описала в своем дневнике: «К одиннадцати часам огромная толпа собралась на площади. В центре ее находилась Бочкарева со своим батальоном, а также раненые солдаты, возвращающиеся на фронт. Это была великая честь для женщин, так как это была самая большая патриотическая процессия за время революции, на которой присутствовал петроградский гарнизон и казачьи полки. Священники вышли из собора, и освящение знамен началось. Под звуки «Отче наш» знамена батальона были положены на землю и накрыты знаменами кавалеров ордена Святого Георгия, что должно было символизировать, что прежние герои, благословляют новых. Бочкаревой преподнесли саблю и пистолет. Ей помогли надеть эти знаки отличия и преподнесли букет роз, который она держала обеими руками. Процессия тронулась под звуки «Марсельезы», со всех балконов и окон ей махали платками. В процессии несли знамена с лозунгами «Женщины, не подавайте руки предателям Родины», «Помните о страданиях военнопленных в Германии»10. Объективность этого описания, ярко отображающего патриотические настроения в русском обществе и энтузиазм в отношении героизма русских женщин подтверждают публикации в русской прессе. Вот как описывается в газете «Новое время» церемония отправки женского батальона на фронт: «батальон направился к Казанскому собору. Идет дождь, но всюду толпа восторженно встречает героинь-женщин. …Первые звуки Марсельезы, доносящиеся с Невского, пробегают по толпе, как электрическая искорка… В саду много раненых солдат и офицеров. Они шлют благословения уходящим на фронт героиням. Их засыпают цветами, толпа восторженно провожает женщин, поднявшихся на подвиг»11

Энтузиазм в отношении женских батальонов разделяли и русские феминистки, которые с началом войны также сделали патриотическую работу и помощь фронту основным направлением своей деятельности. Эта общность позиций обеспечила взаимопонимание между русскими и английскими суфражистками. В Петербурге Панкхерст и Кенни посетили ряд женских организаций, где им был оказан торжественный прием: Национальный женский совет, Женский патриотический союз, Всероссийское женское взаимноблаготворительное общество, женские клубы, в том числе и клуб работниц. Наиболее тесные контакты были установлены с Анной Шабановой, президентом только что образованного Национального женского совета и Взаимноблаготворительного общества, и другими руководительницами этих организаций, которые познакомили английских суфражисток с Бочкаревой, и помогали им в организации встреч с другими женскими организациями. Э. Панкхерст, верная цели своей миссии, стремилась встретиться с как можно большим количеством женщин, для того, чтобы поддержать их патриотический настрой. «Моральный союз Антанты и русского феминизма был заключен в ресторане гостиницы «Астория», где Панкхерст и Бочкарева в присутствии Анны Шабановой вместе отужинали».12 Это событие, пожалуй, можно считать кульминацией визита Панкхерст в Россию. Этот прием, организованный в честь визита Панкхерст дипломатическими миссиями союзниц России по Антанте собрал не только дипломатов, представляющих державы Антанты, но и цвет петроградского общества, представительниц женского батальона и женских организаций13. Во время ужина был зачитан адрес недавно образованного Женского военно-народного союза добровольцев с призывом к женщинам записываться в добровольческие подразделения, сопровождавшийся пылкой речью Панкхерст: «Она призывала женщин бросить классовую борьбу, которая разъединяет их силы, говорила об Англии, где женщины это поняли и потому представляют сейчас мощную силу. Предлагала свой опыт, силы и труд своих единомышленниц, чтобы помочь русским женщинам, объединиться, организоваться и вывести Россию из тяжкого кризиса».14 Вероятно, эти предложения помощи, звучавшие и в других выступлениях Панкхерст привели к тому, что, как вспоминает Джесси Кенни, на встрече в одной из женских организаций она получила предложение возглавить русское женское движение. Теплый прием суфражистки встретили не только у русских феминисток, но и у женщин-работниц. Как уже упоминалось выше, перед ними в основном выступала Джесси Кенни. Описывая свои впечатления от общения с ними, она отмечает, что работницы Петрограда в то время не были склонны поддерживать большевиков и выражали недовольство по поводу их попыток оказать на них давление: «Все русские женщины с которыми мы встречались, поддерживают Временное правительство. Они не желают победы большевиков»15. Выступления на фабричных собраниях оставили у Кенни очень теплое впечатление. После одной из таких встреч она записала в дневнике: «Это была очень счастливая и достойная встреча. Я теперь желала, чтобы мы с миссис Панкхерст могли встретиться с как можно большим количеством людей в России, которых мы любили все больше и больше…»16

Однако во встречах английских суфражисток с русскими женскими организациями прослеживается определенная избирательность, которая лишний раз подчеркивает, что борьба за политическое равноправие женщин их уже мало интересовала в этот период. Несмотря на упоминание в своих выступлениях о борьбе за избирательные права английских женщин до войны, Панкхерст не проявляла интереса деятельности в этом направлении российских суфражисток. Ни в ее речах, ни в дневнике Джесси Кенни, ни в публикациях «Британии» не упоминается о знаменитой сорокатысячной женской демонстрации 19 марта 1917 г. в Петрограде, в ходе которой русским женщинам удалось добиться от Временного правительства обещания предоставить им избирательные права, которое было закреплено декретом 20 июля, т.е., как раз в то время, когда обе английские суфражистки находились в России. Среди упоминаемых в дневнике имен деятельниц русского женского движения нет ни лидера Женской прогрессивной партии Марии Покровской, ни руководительницы Российской лиги равноправия женщин Поликсены Шишкиной-Явейн. Вместе с тем, это были ведущие суфражистские организации, особенно Лига равноправия женщин, представлявшая российских суфражисток в Международном суфражистском альянсе и организовавшая мартовскую демонстрацию. И для Покровской, и для Шишкиной-Явейн борьба английских суфражисток и особенно Женского социально-политического союза за политические права женщин долгое время была примером, который они активно пропагандировали на страницах своих печатных изданий. Демонстрация 19 марта во многом была скопирована с массовых суфражистских кампаний, организуемых в Англии перед Первой мировой войной. Поэтому трудно предположить, что эти деятельницы русского женского движения не проявили интереса к визиту Панкхерст и Кенни в Россию, и остается загадкой, почему они не встретились, тем более, если учесть, что и эти организации также уделяли внимание помощи фронту. Логично, все же, предположить, что они были недостаточно патриотическими для Панкхерст; возможно, сыграло свою роль и то, что Лига равноправия женщин находилась в то время на левых радикально-демократических позициях, а Эммелин Панкхерст, хотя и напоминала постоянно во время своего визита о своем революционном прошлом и связях с рабочем движением, все больше избавлялась от левых настроений. Достаточно напомнить, что свою политическую карьеру она завершила в рядах консервативной партии.

Не удалось найти взаимопонимания «революционерке» Панкхерст и с «бабушкой русской революции» Екатериной Брешко-Брешковской. Одна из старейших русских революционерок пользовалась большим почетом в России (в это время она была неофициальным консультантом по кадрам у А.Ф. Керенского и проживала в Зимнем дворце) и публикации о ее деятельности появлялись и в Англии, в том числе в суфражистской печати,17 милитанток иногда сравнивали с русскими революционерками. Поэтому встреча английских суфражисток и русской революционерки, состоявшаяся в начале сентября, незадолго до их отъезда из России, была вполне закономерной. Однако в ходе беседы выявились серьезные расхождения во взглядах. Брешко-Брешковская оставалась интернационалистской, и ей была чужда националистическая патетика Панкхерст, к тому же она считала, что державы Антанты могли бы оказывать более существенную помощь своей союзнице России, в том числе и продовольствием. Джесси Кенни отмечает, что Панкхерст покинула Брешко-Брешковскую разочарованной.

Еще одним разочарованием была встреча с Александром Керенским, произошедшая месяцем ранее также в Зимнем дворце. Керенский был в то время председателем Временного правительства, и поэтому английские суфражистки могли бы быть довольны самим ее фактом, так как она означала признание важности их миссии с русской стороны. Основной причиной для разочарования снова оказался недостаточный национализм Керенского и большая озабоченность внутренними событиями в России, чем ситуацией на фронте и помощью союзникам. У Кенни даже сложилось впечатление, что Керенский был либо заранее настроен против них, либо вообще отрицательно относился к деятельности суфражисток. Она отметила, в дневнике, что хотя, Керенский, очевидно, нуждается в поддержке женщин, он не уделяет большого внимания их «политической и социальной эмансипации».18 Хотя отмечаемый самими суфражистками рост напряженности в России и усиление политической конфронтации к середине лета 1917 г. вполне объясняют отсутствие энтузиазма со стороны Керенского в ответ на пылкую националистическую агитацию Эммелин Панкхерст.

Однако только эти две встречи прошли прохладно и вызвали разочарование суфражисток. Все остальные встречи и знакомства с известными политиками и представителями российской элиты «прошли в теплой дружественной обстановке». Общению во многом способствовало то обстоятельство, что Эммелин Панкхерст, получившая образование во Франции, прекрасно владела французским языком, на котором, как известно, хорошо говорили все образованные русские, и могла обходиться без переводчика. Верная своей миссии вдохновить на войну до победы не только женщин, но и мужчин, особенно тех, кто был в состоянии повлиять на внешнеполитический курс России, Панкхерст была очень активна в завязывании контактов, и поэтому таких встреч было много. Она беседовала с князем Г.В. Львовым, который был тогда главой Временного правительства, председателем Временного комитета Государственной думы М.В. Родзянко, министром почт и телеграфа И.Г. Церетели, руководителем партии кадетов П.Н. Милюковым, старейшим российским марксистом Г.В. Плехановым, князем Ф. Юсуповым, великой княгиней Елизаветой. Это были люди разного социального происхождения, различных, порой противоположных политических убеждений, даже по-разному относящиеся к участию России в войне, но со всеми ими Эммелин Панкхерст сумела найти общий язык и заручиться необходимой поддержкой. Церетели и Плеханову она рассказывала о своей борьбе с тиранией правительства («Церетели был удивлен, когда узнал, что миссис Панкхерст 16 раз побывала в тюрьме»19), с Милюковым, симпатизировавшим женскому движению и идее политического равноправия полов, она беседовала о демократии и Дж.С. Милле, для князя Юсупова она была террористской, способной применить насилие во имя достижения высокой политической цели. Не случайно князь, который, по свидетельству современников не любил вспоминать о своем участии в убийстве Г. Распутина, подробно описал его Панкхерст и Кенни и показал место в своем дворце, где все происходило. С Феликсом Юсуповым у нее установились дружеские отношения: князь познакомил ее со своим окружением и предлагал остановиться в своем московском дворце, когда Панкхерст и Кенни переехали в Москву. В последствии, уже после Октябрьской революции, они встречались в Париже.

Можно предположить, что Панкхерст оказалась дорогой гостьей и для Плеханова. Джесси Кенни с бесхитростным удовольствием описывает прием, оказанный им русским марксистом 14 июля в Царском селе в традициях русского гостеприимства: был накрыт чайный стол с самоваром, большим количеством белого хлеба, сливочного масла и даже икры. Такое подробное описание угощения не случайно: положение с продовольствием в России было значительно хуже, чем в Англии, и в дневнике Кенни часто встречаются сетования на скудное питание. У Эммелин даже началось несварение желудка из-за черного хлеба, к которому она не привыкла. Поэтому чаепитие у Плеханова и его жены доставило двум женщинам настоящее удовольствие. К тому же стоял прекрасный солнечный день, и стол был накрыт на открытом воздухе. Удовольствие от встречи было усилено и самой беседой: “мистер Плеханов высказывал искреннее восхищение Бочкаревой. Он признал, что временами женщины должны отказаться от пассивной роли ради великой жертвы, так же, как поступила в свое время Жанна д’Арк, и удержать мужчин от предательства своей Родины»20. Вряд ли Плеханов почти дословно цитировал речи Панкхерст, скорее всего, проявляя себя как светский собеседник, он просто соглашался с тем, что она говорила.

Однако постепенно обстановка в России становится все более тревожной. В дневнике, начиная с июля Джесси Кенни неоднократно упоминает о столкновениях и выстрелах на улицах, и о том, что находиться в России становится небезопасно. Даже служащие гостиницы «Астория», где жили суфражистки, периодически начинали забастовку, и постояльцы оставались без обслуживания и еды. Отправившись 8 августа на вокзал проводить на фронт очередное пополнение женского батальона, Джесси чуть не погибла, попав между про и антибольшевистски настроенными толпами. Ее спас знакомый офицер, который выхватил ее из толпы и доставил в гостиницу. Потрясение было настолько велико, что по дороге в гостиницу Джесси, не смогла сдержаться и расплакалась, о чем с некоторым смущением и признается в своем дневнике: «Плакать на публике противоречит суфражетскому этикету, так как мы приучены улыбаться, истекая кровью. Могу себе представить, что подумала миссис Панкхерст»21. Однако, когда проводив с благодарностями офицера они остались одни, Эммелин ограничилась тем, что положив руку на плечо Джесси, произнесла: «Мир сошел с ума».

К началу сентября суфражистки начинают понимать, что Временное правительство не в состоянии обеспечить себе поддержку большинства населения, и что в условиях накаляющейся обстановки их миссия становится трудно выполнимой. Поэтому они принимают решение готовиться к отъезду. Они выехали из Петербурга поездом 13 сентября и тем же маршрутом, каким они за три месяца до этого добирались до России, вернулись в Англию. На границе с Финляндией их вещи подверглись обыску со стороны российских солдат, и Джесси очень переживала, что ее дневник будет конфискован, однако все обошлось. По прибытии в Лондон им обеим пришлось пройти курс лечения, так как путешествие окончательно подорвало их силы: Эммелин заболела плевритом, а Джесси врачи поставили диагноз истощение. Однако уже через два дня после приезда Эммелин Панкхерст, состоялась ее встреча с Ллойд Джорджем по поводу результатов ее миссии, которую ей организовала ее дочь Кристабель. В отличие от Артура Гендерсона, который, вернувшись из России в августе, рекомендовал английскому кабинету всячески поддерживать Временное правительство, миссис Панкхерст считала такую поддержку бесперспективной. Пробыв в России дольше, чем Гендерсон, и наблюдая нарастающую конфронтацию в российском обществе и ослабление позиций Временного правительства, она полагала, что оно вряд ли сможет удержаться у власти долгое время. Возможная победа большевиков неизбежно должна была привести к потере России как члена Антанты22. Вероятно, Эммелин Панкхерст была несколько разочарована результатами своей миссии, так как основной цели, - удержать Россию в лагере союзников Британии, - во имя которой она и отправилась в это нелегкое путешествие, ей достичь не удалось. Оставалось извлечь из этой поездки максимум политической выгоды для своей организации. Как уже отмечалось выше, все время пребывания Панкхерст и Кенни в России, ЖСПС путем регулярных публикаций в «Британии» поддерживал интерес общественного мнения к их миссии. Их возвращение должно было также способствовать укреплению политического авторитета Женского социально-политического союза, который, предвкушая предоставление избирательного права женщинам в ближайшем будущем, шел по пути трансформации в политическую партию (в ноябре 1917 г. он был официально переименован в Женскую партию). И Эммелин Панкхерст и ее дочь Кристабель, также стоявшая во главе ЖСПС, были опытными политиками и прекрасно умели поддерживать имидж своей организации, видоизменяя его соответственно требованиям политического момента. Поэтому сразу же по возвращению суфражисток в Англию, «Британия» вышла с анонсом специального собрания ЖСПС, на котором Эммелин Панкхерст должна была выступить с рассказом о своем визите в Россию. Это выступление собрало большую аудиторию, несмотря на то, что входные билеты были платные, и впоследствии и Панкхерст и Кенни еще не раз выступали с лекциями о своей русской миссии перед переполненными залами. Они рассказывали о героизме русских женщин, призывая англичанок следовать их примеру, и бичевали большевизм. Примечательно, что 7 ноября, в день Октябрьской революции, Эммелин выступая в Квинз-холле, одном из крупнейших залов Лондона, заявила, что Россия разваливается при Советах, ее армия деморализована и союзники больше не могут рассчитывать на серьезную поддержку с ее стороны. Главное – не допустить подобного в других странах. “Россия должна послужить уроком для всех демократий в мире».23 Наблюдение за событиями в России усилило наметившуюся у Э.Панкхерст в годы войны склонность к консерватизму. Все больше расходясь с рабочим движением, с сотрудничества с которым и началась ее политическая карьера, Панкхерст, в отличие от ряда лидеров тред-юнионов и лейбористской партии, не одобряла движение шоп-стюардов и создание различных рабочих комитетов. Их, а также усилившееся забастовочное движение, она рассматривала как опасные симптомы распространения большевизма на Запад. Она обвиняла бастующих рабочих в отсутствии патриотизма, так как забастовки наносят ущерб экономике страны в то время, когда она должна направлять все силы на борьбу с врагом. Борьба с большевизмом становится теперь центральной идеей ее политической кампании. В 1918 г. она, снова в качестве эмиссара английского правительства, отправляется в США с лекционным турне против большевизма. Еще одно такое лекционное турне она предприняла по США и Канаде в 1919 г., на этот раз для того, чтобы заработать денег для поддержания семьи и ЖСПС.

Растущий консерватизм Эммелин Панкхерст и ее неприятие большевизма еще больше углубляют раскол в семье Панкхерст, произошедший в начале Первой мировой войны. Младшая дочь Эммелин, Сильвия, которая еще в 1914 г. вместе со своей организацией Федерация суфражеток Восточного Лондона (в 1916 г. была преобразована в Рабочую социалистическую федерацию) была исключена из ЖСПС за пацифистские настроения, за время войны все более эволюционировала влево. Поэтому, в отличие от матери, она с энтузиазмом встретила Октябрьскую революцию в России и считала, что распространение коммунистических идей приведет к приходу к власти рабочих правительств в Европе и росту национальных движений в Британской империи. В 1919-1920 гг. она жила в предвкушении социалистической революции в Англии. Она принимала участие в создании коммунистической партии Великобритании и в 1920 г. также посетила Россию в качестве делегатки конгресса Коминтерна. Таким образом, события в России возможно, неожиданно для самих членов семьи Панкхерст, оказали серьезное влияние на их судьбы и отношения в семье. Визит английских суфражисток в Россию способствовал также формированию послевоенного курса Женской партии, и, вероятно в какой-то степени определил позицию английского правительства в отношении революционной России.

Как это ни странно, о визите Панкхерст и Кенни в Россию летом 1917 г., явившимся, пожалуй, самым значительным непосредственным контактом деятельниц английского и русского женского движения, практически нет упоминаний в исследованиях по истории суфражизма, либо о нем упоминается вскользь, иногда с искажением фактов. Так например, в биографической статье об Эммелин Панкхерст в фундаментальном справочном издании Э. Кроуфорд говорится, что она была в России во время Октябрьской революции.24 Исключение составляет жизнеописание семьи Панхерстов М.Пью, в котором он дает краткое описание поездки английских суфражисток в Россию.25 Работ по истории русского женского движения начала ХХ в., пока немного, и упоминание о визите Панкхерст и Кенни в Россию встречается только в книге американского историка Р.Стайтса.26 Вместе с тем, это интересная страница не только в истории английского и русского женских движений, но и в истории революционных событий в России. Данная статья явилась попыткой восполнить этот пробел.